«Я хочу слышать ту музыку, которую написал композитор»
В проекте TheatreHD – «Отелло», блокбастер Фестиваля Россини в Пезаро. Мы расспросили исполнителя партии Родриго, певца и дирижёра Дмитрия Корчака о жизни и творчестве.
Где и чему должен учиться вокалист? Достаточно ли владения голосом и музыкальности? Допустимо ли для певца сегодня частное образование?
Дмитрий Корчак: Лично мне интересны певцы, которые владеют техникой, музыкальны, которым есть что сказать, которые знают контекст, окружающий исполняемое ими произведение. Встречал ли я тех, кому всего этого удалось достичь без образования? Нет! Поэтому для меня одного владения голосом недостаточно. А частное образование или государственное – это не так важно, лишь бы оно было хорошим.
Что мы приобрели с изменением роли режиссера и дирижера и что потеряли? Возможен ли баланс между ними? Вы любите режиссерскую оперу?
ДК: Не буду скрывать, что я приверженец «дирижерского театра», так как опера для меня – это прежде всего музыка. Но при этом мы все же говорим о театре, поэтому синтез музыки и режиссуры неимоверно важен. Понятие «режиссерская опера» приобрело в каком-то смысле негативную окраску прежде всего потому, что театры злоупотребляли приглашением непрофессионалов – режиссеров, которые не любят, не знают и боятся оперы. При этом именно они становились теми, кто принимал решения и по составам исполнителей, и по общей концепции музыкального (подчеркну это слово) спектакля. Такую режиссерскую оперу я, конечно, не люблю. Но мне всегда интересна работа с современной режиссурой, когда она логична, отталкивается от музыкального материала, профессиональна, учитывает специфику и законы оперного жанра. Уже в ноябре я приступаю к репетициям моего дебюта в опере «Лоэнгрин», которой Римская опера открывает сезон в конце ноября, и с нетерпением жду еще одной интересной работы с режиссером Дамиано Микелетто. Он как раз пример современного, яркого режиссера со своим видением, но при этом с музыкальным образованием и понимающего в оперном жанре.
Когда предпочли бы петь: сегодня, с максимальными требованиями к певцу, или сто лет назад, когда достаточно было просто хорошо петь?
ДК: Не думаю, что и сто лет назад достаточно было «просто петь». Тем более, мы же исполняем репертуар того времени, и он очень сложный. Понятно, что многое за это время поменялось – от ритма жизни, репетиций, перемещений, количества спектаклей до строя оркестров. Но думаю, что профессионалы и настоящие музыканты были и будут ценны в любую эпоху.
Вы лауреат «Опералии». Как вам кажется, почему мы редко знаем победителей многих других конкурсов, но участники «Опералии» часто становятся мировыми звездами? В чем секрет Доминго?
ДК: Прежде всего дело в имени самого Пласидо Доминго. Он, наверное, самый популярный оперный певец для широкой аудитории. Да и жюри на его конкурсе всегда состоит из самых громких имен в оперном мире. Поэтому список лауреатов его конкурса, сделавших большие мировые карьеры, – велик. Но при этом не нужно думать, что на сцене рядом с лауреатами «Опералии» не стоят другие певцы. Их тоже немало.
Чтобы петь в Байройте, певец должен свободно говорить по-немецки. Не перебор ли это? Важно ли знать язык, на котором поешь, или достаточно фонетики, произношения?
ДК: К счастью, это не так. В Байройте пели и поют не только те, кто говорит на немецком языке. И это хорошо, потому что иначе этому фестивалю было бы очень сложно набирать действительно хорошие составы. Здорово, когда певцы говорят на нескольких иностранных языках, но очень сложно хорошо владеть всеми языками, на которых мы поем. Ведь их немало. Поэтому так важна работа с языковыми коучами. При этом могу уверить вас, что зачастую носителям языка коучи делают чуть ли не больше замечаний, чем хорошо подготовленным иностранцам. У меня так было и с немецким, и с итальянским, и с французским репертуаром. Ведь разговорный и вокальный язык – совершенно разные вещи. И там, где я как иностранец потрачу на подготовку фонетики несколько месяцев, носитель языка не потратит и недели, думая, что на его родном языке он и так прекрасно справится. Далеко не всегда это так.
Поговорим об «Отелло». Для вас эта опера прежде всего о чем?
ДК: Для меня это опера о разрушительной силе ревности – той стихии, которая уничтожает всё на своем пути, даже самую большую любовь и дружбу. Это опера о том, что независимо от количества подвигов чужак всегда остается чуждым в обществе, которое его не принимает. Опера о том, насколько хрупки доверие и человеческие отношения, как легко всё уничтожить одним лишь порывом эмоций.
Как вам удалось вжиться в роль персонажа? Понятно, что вы как человек, не стали бы делать то, что делает Родриго (и это еще не Отелло) – для вас это игра, сказка или способ «прожить еще одну жизнь»?
ДК: Работая над ролью, я всегда изучаю и первоисточник – произведение, по которому написано либретто, и контекст самой оперы, подробно вникаю в либретто, в дирижерскую партитуру, чтобы понимать какие музыкальные краски в оркестре композитор написал для каждой фразы. И обязательно стараюсь понять, объяснить себе и даже оправдать поступки моего персонажа. Да, я не поступил бы как Родриго, но я понял его состояние – мучения, страдания. Мне понятно, почему он совершает те поступки, которые совершает. Только так я могу показать зрителю внутреннюю боль этого героя.
«Опера трех теноров» и все «тянут одеяло на себя» – было сложно?
ДК: Даже не трех, а пяти. Невероятно сложное с точки зрения кастинга произведение. Но все голоса стилистически разные: Отелло – баритональный тенор с большим упором на низкий регистр. Родриго – романтический герой, лиричный, с очень высокой тесситурой и при этом он должен уметь звучать и нежно, и героически. Яго – хара́ктерный «злой» тенор. Всё это диктует необходимость в разных голосах. Так что дуэли у нас были только в рамках сценария. С музыкальной точки зрения мы абсолютно не конкурировали, а дополняли друг друга, раскрывая замысел великой оперы великого Россини.
Вы дирижер по второму (или первому) образованию. Для оперы идеальный дирижер – тот, с кем удобно певцу или тот, кто творит музыку в первую очередь? Аккомпаниатор или непредсказуемый гений?
ДК: Я дирижер по первому образованию, всегда любил эту профессию и мечтал заниматься ей. Позже начал петь. К большому счастью, последние 10 лет получается совмещать обе деятельности. Для меня фраза про то, что дирижер «творит музыку, а не аккомпанирует певцам» – это отговорка тех дирижеров, которые не могут аккомпанировать певцам. В опере и вокальной музыке главное – гармония голосов и оркестра. Поэтому невозможно что-то там «творить», если певцам и хору с тобой неудобно петь, если дирижер не понимает дыхание певца, не может «собрать» ансамбли, не подстраивается под удобные для певцов темпы, если оркестр все время гремит и заглушает всех на сцене. Проблема в том, что мало кто из дирижеров умеет работать с голосами, с хором. И я не хочу слушать «непредсказуемых гениев», у которых всё не отрепетировано, все поют не вместе. Я хочу слышать красивую, хорошо сделанную, отрепетированную оперу – ту, что написал композитор. Я хочу услышать, например, Винченцо Беллини, а не мучаться всю оперу от неожиданных и неподготовленных дирижерских «находок», потому что дирижер решил показать, что он главнее композитора и всех, кто стоит на сцене. Мне это неинтересно.
От чего зависит специализация дирижера, и должна ли она быть? Вам было бы интересно дирижировать, скажем, Вагнером?
ДК: Думаю, что специализацию определяет сфера интереса дирижера. Кто-то больше тянется к барочной музыке, другой – к веризму, третий – к Вагнеру. Мне было бы очень интересно поработать над Вагнером. Последнее время я «погружаюсь» в «Лоэнгрина», и открываю в этой музыке много интересного для себя.
Влияет ли психофизиологические особенности тембра на изображение героя? Когда считается, что тенор – молодой герой-любовник. Вы говорили, что очень любите Вертера, и для вас он юный мальчик, который не справился с валом эмоций. Но есть баритоновая версия Вертера – он тот же мальчик или должен быть иным?
ДК: В баритоновой версии, конечно, будут другие краски, другая интерпретация этого образа. Для меня на интерпретацию образа героя влияет все – и внешность исполнителя, и тембральные особенности. Каждый должен стараться находить свои краски.
Вы читаете прессу и соцсети о себе?
ДК: Нет, не читаю. У меня катастрофически нет времени – я учу огромное количество новой музыки, новых концертных программ. За свою карьеру я уже спел более 45 вокальных произведений, записал более 30 дисков и продолжаю учить новое. Только в этом сезоне я дебютирую в двух больших операх и готовлю четыре новые концертные программы. И должен признаться, что меня мало интересует мнение людей, уровень профессионализма которых я не могу оценить. Большая часть критиков даже нот не знает, о чем тут можно говорить?! Я прислушиваюсь и очень ценю мнение значимых для меня в профессии людей.
Вам трудно сочетать семью и карьеру? Ваш сын любит музыку?
ДК: Это, наверное, самое трудное в профессии певца с действительно серьезной мировой карьерой. Когда ты работаешь солистом одного театра, то у тебя есть счастливая привилегия быть все время рядом со своей семьей. В моем случае, конечно, я почти не бываю дома, я не попадаю на линейку 1 сентября или детские дни рождения. Это невероятно тяжело. Это можно сравнить с карьерой спортсменов – например, теннисистов, которые в течение сезона должны пролететь через весь мир на турниры, чтобы оставаться в мировом рейтинге. Если ты этого не делаешь, то ты перестаешь быть спортсменом мирового уровня. Но мне очень повезло, что со мной моя семья, которая понимает меня, поддерживает, помогает. Мой сын очень любит музыку, с детства занимался на скрипке и фортепиано, сейчас играет еще на ударных и гитаре. У него красивый голос, он всегда ходит на концерты и оперы, прилетает ко мне на премьеры.
Показы оперы в кино – это диалог двух искусств. Для вас это синергия или конфронтация? Возможность приручить аристократку-оперу с помощью языка демократичного кино или возвышение кино до уровня высокого искусства благодаря мощи оперы?
ДК: Я считаю, что опера в кино – это прекрасно и очень интересно. Получается, что у зрителя есть возможность не просто увидеть спектакль, на который он не смог попасть, но и увидеть детали и нюансы спектакля, на котором он был, но из зала чего-то не смог увидеть настолько близко. Очень здорово, что есть такая возможность. У меня была даже одна история во Франции: в мое агентство как-то написала девушка, что просит передать мне от нее благодарность. Оказалось, что в очень тяжелый период ее жизни, до такой степени тяжелый, что ее посещали страшные мысли, она шла по улице и увидела в кинотеатре рекламу показа оперы Россини «Граф Ори» со мной в главной партии. Эта девушка ни разу не была в опере, но решила зайти в кинотеатр «буквально на 10 минут». Когда через четыре часа она вышла оттуда, как она пишет, она поняла, что в жизни всегда есть место прекрасному, она пришла в себя, ее жизнь стала налаживаться. Теперь она большая поклонница оперы, часто приезжает на мои спектакли в разные города Европы.
Петь все, что хочешь, и уйти рано или петь лишь то, что позволяет голос?
ДК: Всегда петь только то, что позволяет голос, что ему подходит. И не петь в плохой форме.
Если вы не на работе, не в дороге и не дома, то где?
ДК: На теннисном корте.
О чем больше всего сожалеете в своей карьере?
ДК: Я счастливый человек – я действительно ни о чем не сожалею.
Если бы у меня был баритон/бас/сопрано/меццо, то я обязательно спел бы…?
ДК: Если бы я не был тенором, я бы не пел. Остался бы только дирижером. Я всегда мечтал петь только теноровый репертуар.
Если бы не музыка, то что?
ДК: Не представляю своей жизни без музыки. Только музыка.
Когда я зол, я….
ДК: Я делаю то же, что, когда я и не зол – бесконечно учу новый материал. Это придает определенную долю смирения. Работа лечит. Ну еще люблю смотреть фото и видео разных собак. Меня они успокаивают и умиляют.
© Даниил Рабовский – фотографии Дмитрия Корчака, Amati Bacciardi – кадры из спектакля «Оперный фестиваль Россини: Отелло»
